Суворов и Потемкин - Страница 11

В начале 1776 г. Румянцев донес в Петербург о намерении хана Девлет-Гирея восстановить протекторат Турции над Ханством. Шагин-Гирей же и его сторонники обратились за помощью к России. Они настаивали на решительных действиях. В октябре 1776 г. Румянцев, получив инструкции из столицы, приказал корпусу князя Прозоровского занять Перекоп. Командир Кубанского корпуса генерал-майор И. Ф. Бринк получил приказание поддержать избрание Шагин-Гирея ханом среди ногайских кочевых орд. В конце ноября Суворов, снова приступивший к службе после годичного отпуска, связанного со смертью отца, был срочно направлен Потемкиным в Крым, туда, где назревала опасность военного столкновения. Сам Потемкин переживал трудные времена.

Всего год назад, 10 июля 1775 г. он был пожалован в графское достоинство Российской империи. В тот самый день — в разгар торжеств по случаю мира с Турцией и внутреннего замирения — Потемкина видят повсюду рядом с императрицей: во время въезда царского поезда в Кремль, на благодарственном молебне в Успенском соборе, на званом обеде в честь победителей. Когда же 12 июля Екатерина внезапно заболевает и целую неделю не выходит из своих покоев, через Потемкина отдаются важнейшие распоряжения по управлению государством.

Вскоре праздники возобновляются. Дипломаты, съехавшиеся в первопрестольную на торжества, спешат донести своим дворам о счастливом выздоровлении Екатерины. Но даже они не знают того, что происходило в покоях императрицы в эти дни. «Болезнь» была вызвана рождением дочери, нареченной Елизаветой. Очевидно, девочка родилась 12—13 июля, т. е. двумя неделями раньше, чем дочь Суворова. Но, в отличие от Наташи-Суворочки, Елизавета Григорьевна Темкина не знала родительской ласки. Она воспитывалась в семье А. Н. Самойлова — племянника Потемкина, была выдана замуж за Г. Калагеорги, грека на русской службе. У нее было обширное потомство — шесть или семь детей. Сохранились два портрета молодой Темкиной, написанные Боровиковским. Чертами лица она напоминает отца, фигурой — мать. Вряд ли Елизавета Григорьевна знала тайну своего рождения — одну из многих тайн такого рода.

Казалось бы, рождение дочери должно было укрепить союз Екатерины с Потемкиным. Этого не случилось. Наблюдательный французский дипломат шевалье де Корберон, прибывший в Россию в августе 1775 г., отмечает в своем дневнике влюбленные взгляды императрицы, устремленные на Потемкина во время балов и приемов осенью того же года. Но уже в начале 1776 г. Корберон, принятый в лучших домах Петербурга, заносит в дневник слухи о скором падении Потемкина и возвращении влияния князя Г. Орлова. Даже новое отличие — княжеское достоинство Священной Римской империи, которое Екатерина исхлопотала для Потемкина в марте 1776 г., по мнению опытных придворных, предвещало отставку. Тем более, что для всех было очевидным быстрое возвышение статс-секретаря императрицы П. В. Завадовского.

Многое позволяют понять письма Екатерины Потемкину того времени. Они по-прежнему полны сердечных излияний «верной по гроб жены». Но все чаще в них лирика перемежается примерами совместной работы над различными частями государственного управления. И все чаще слышны жалобы женщины на суровый характер своего мужа.

«И ведомо, пора жить душа в душу,— читаем мы в одном из писем 1775 г.— Не мучь меня несносным обхождением — не увидишь холодность. Платить же ласкою за грубости не буду».

«Побываешь и всячески спешишь бежать. Ей-ей, отвадишь меня желать с тобою быть — самый князь Орлов. Ну добро, естьли одиножды принудишь меня преломить жадное мое желание быть с тобою, право, холоднее буду. Сему смеяться станешь, но, право, мне не смешно видеть, как скучаешь быть со мною и что тебе везде нужнее быть, окроме у меня». (Конец 1775 г.)

Она делает поразительное признание: «Мы ссоримся о власти, а не о любви». (Письмо 1775 г.)

Сохранилось семейное предание, идущее от Самойлова — участника тайного венчания Екатерины с Потемкиным. Когда читавший «Апостола» Самойлов дошел до слов «Да убоится жена мужа своего», он опасливо взглянул на императрицу. Та решительно кивнула головой «Да убоится!» Екатерина признала за своим избранником первенство и не раз писала ему, что именно он дал ей «способы царствовать». Она сама заставила его трудиться на общее благо, вовлекла в большую политику и... потеряла его для себя.

Потемкин не мог не понимать, что на него смотрят, как на нечто фальшивое и временное. Не мог же он объявить, что не фаворит он, а законный муж императрицы. Открытие тайны брака грозило каждому из супругов смертельной опасностью. В одном из писем, присланных из действующей армии во время кампании 1789 г., Потемкин в скупых словах выразил свое кредо: «Ревность и усердие с неограниченным к Вам долгом движут меня на службу... Я христианин, то и слава моя в служении... Ежели бы я мог поднять на рамена тягости всех, охотно бы я себя навьючил, и Вы бы увидели нового Атланта» . Он и поднимал на своих плечах все новые и новые тяготы во славу России и своей государыни.

Екатерина сама отличалась завидной работоспособностью, играя отнюдь не декоративную роль в управлении. Отдавая почти все время государственным заботам и связанным с ними представительским формальностям, она хотела сохранить для себя лично тепло семейного уюта. С Потемкиным, ставшим открытым соправителем, это было невозможно. Она первой поняла суть этого мучительного противоречия и первой же призналась мужу в своем открытии: «Пожалуй, Батинька, не упомяни же боле ни о чем. Я твоею ласкою чрезвычайно довольна, все пройдет, и моя бездонная чувствительность сама собою уймется, и останется одна чистая любовь» (Письмо от 1775 г.)