Суворов и Потемкин - Страница 21

Роль Потемкина в повороте русской политики на юг очевидна.

Вскоре после заключения русско-австрийского союза решается судьба Панина. Сначала он получает трехмесячный отпуск, а 20 сентября 1781 г., на другой день после отъезда в заграничное путешествие великого князя Павла Петровича, вынужден покинуть пост главы дипломатического ведомства, который занимал двадцать лет.

Вот какие события происходили в большой политике, пока Суворов находился в Астрахани. Замысел закаспийской экспедиции был сильно изменен в связи с переориентацией сил и средств на решение более насущной задачи — присоединения Крымского ханства к России. Кажется, Суворов понял эту перемену: «Ныне чувствуя себя здесь забытым,— пишет он в начале 1781 г. Турчанинову,— не должен ли я давно сомневатца о колебленной милости ко мне моего покровителя (т. е. Потемкина.— А Л.) Одного его имея и невинно лишась, что мне уже тогда делать, как стремитца к уединению, сему тихому пристанищу, и в нем остатки дней моих препроводить?»

Из-под его пера рождаются историко-философские рассуждения о добродетели и общественном служении, о таланте в человеке и важности его поддержки. В этих письмах Турчанинову он приводит множество примеров из древней и новой истории: Юлий Цезарь и Птоломей, Кон-де и Тюренн, Чингисхан и Тамерлан, Мазарини и петровские генералы и адмиралы Репнин, Михаил Голицын Старший и Михаил Голицын Младший. Приводимые примеры должны подтвердить главную мысль — талант редок, его не только важно отыскать, но и поддержать. «Большое дарование в военном человеке есть щастие... Не льстись на блистание, но на постоянство... Сей, ослиная голова, говорил на мое лицо: «Правит слепое щастье»,— я говорю: «Юлий Цезарь правил щастьем»... Великотаинственна та наука, которую [составляет умение] обладать в народе людьми доказанных заслуг, большею частию уже своенравными, не во зло, но по их добродетели, и во благое время уметь ими править, избирая их неошибочно по способностям и талантам. Часто розовые каблуки преимуществовать будут над мозгом в голове, складная самохвальная басенка — над искусством, тонкая лесть — над простодушным журчанием зрелого духа».

Он не может не вспомнить свою деятельность на военном поприще, свои старые обиды за недооценку его подвигов. Некоторые из писем мы уже цитировали выше: о победе при Козлуджи и лаврах, доставшихся Каменскому, о погоне за Пугачевым, ускорившей на несколько дней поимку дерзкого мятежника, никак не награжденной. В мрачных тонах описывает Суворов и свою деятельность на Кубани и в Крыму, пишет об угрозах Румянцева и происках Прозоровского. Он подводит итоги своей почти сорокалетней службы: «Так вижу сих случайных, со мною на одном году моего унтер-офицерства,— облиставших, полководцами, предводителями армиев, сих детей, с коих подбородком я, остепенясь, игрывал, взлетевших на мое темя, обещавших мне после белую ленту с сумою. Так старее меня: сей — за привоз знамен, тот — за привоз кукол, сей — по квартирмейстерскому перелету, тот — по выводу от отца, будучи у сиськи... и тогда, как я в моем донкишотстве имел честь уже быть первым партизаном... был на столько-то сражениях, на 60 шармюцелях, а разве ж те сделали больше для империи, чем я?»

Последний вопрос повисает в воздухе: как же так случилось, что он со своими подвигами и победами, со своим рвением к службе оказался позади многих из тех, кто начинал служить позже него, кто продвинулся в силу случайных или родственных обстоятельств — ведь и Николай Салтыков, и Иван Салтыков, и Николай Репнин,— все они уже давно генерал-аншефы, а он по-прежнему генерал-поручик, как и семь лет назад. Суворов решается написать своему благодетелю. Он просит Потемкина о личном свидании для объяснения. Ответ благоприятный.

Суворов, кажется, на некоторое время успокаивается и остается в Астрахани. Он чувствует себя ответственным за судьбу пусть небольшой, но все же важной экспедиции. Экспедиция проводится только морскими силами и незначительным количеством войск. Граф Войнович, назначенный командиром Каспийской флотилии, в конце июня 1781 г, уходит со своими кораблями на юг, даже не поставив Суворова в известность о начале предприятия. Первые его донесения полны бахвальства: успех полный, корабли достигли Астробадского залива, высадка проведена успешно. Владетель Астробадской провинции дал согласие на постройку укрепленной фактории в урочище Городовин. Войнович просит прислать разрешение на подъем флага.

Узнав об этих донесениях, Суворов, хорошо изучивший повадки восточных правителей, считает, что кричать об успехе рано и прямо пишет об этом в Петербург. Его пророчество сбылось. Ага Мохаммед-хан, коварный и властолюбивый владетель Астробада, будущий основатель каджарской династии в Персии, захвативший престол в ходе жестокой междоусобной борьбы, будущий кровавый разоритель Тифлиса, заманил Войновича и его офицеров в глубь страны, на пир, во время которого русские были схвачены и брошены в оковах в темницу. От Войновича потребовали послать на флотилию приказ о срытии укреплений и о возвращении воинских команд на суда. Когда же это было исполнено, коварный Ага Мохаммед-хан с показной любезностью принял пленников и принес им извинения за действия своих подчиненных, якобы неправильно понявших его волю. «Многообещающий граф», как назвал Суворов Войновича в одном из писем Турчанинову, бесславно вернулся в Астрахань. Самого Суворова уже давно не было в городе. 15 декабря 1781 г. он обратился к Потемкину с просьбой поручить ему Казанскую дивизию (которой он номинально командовал уже более года) и Оренбургский корпус или на какое-то время сделать генерал-губернатором, если это «от государевой военной службы не отвлечет». Ответ Потемкина не замедлил. 31 декабря последовало приказание отправиться в Казань, «как уже не настает больше нужды, дабы Ваше Превосходительство для порученной Вам комиссии далее в Астрахани оставаться изволили» . Сворачивая Персидскую экспедицию, Потемкин еще не знал о неудаче Войновича. На его решение повлияла перемена обстановки в Крыму и на Кубани. Осенью 1781 г. на Кубани началось восстание. Все говорило о том, что борьба за Крым вступила в решающую стадию. Поручение Суворову Казанской дивизии следует рассматривать как отпуск перед новым большим делом. Документов о пребывании Суворова в Казани обнаружить не удалось. Осенью 1782 г. генерал-поручик прибывает на Кубань.